Оба генерала полностью соответствовали тем характеристикам, что получил на них Канси от своего отца, Айсиньгёро: очень похожие и очень разные. Закалённые в боях вояки, истребившие не мало йома, вот только столичный военачальник мастер стремительных облав, а провинциальный – сторонник окружения и планомерного неспешного истребления. Об обоих знают при императорском дворе и о том, что за словом в карман они не полезут, однако Доргонь остроумно заставляет замолчать чиновников, а Нурхаци всегда найдёт общий язык с подчинёнными. Да и стиль боя и внешность были столь же похожими-непохожими: неспешные топоры, против быстрого меча в ближнем бою; невысокий рост и массивное телосложение, в которых острые, как будто обколотые, камни с одной стороны противостояли грубой и неровной глине с другой.
После приветствий и поклонов, оба генерала по очереди обрисовали ситуацию, каждый в своей манере. Канси слушал с деланным увлечением, но без какого-либо настоящего интереса: боевые байки Нурхаци императору были не нужны, а сухие отчёты Доргоня до венценосной особы в паре слов и в Лояне доносили. А в лекции по классификации йома сын сановника Министерства Осени и вовсе не нуждался. Хотя, когда в разговор влез Си Чиньлинь, стало только хуже. Император хотел своими глазами увидеть поле битвы, посмотреть на действующую армию, ещё несколько дней назад убивавшую йома, а не сидящую по казармам и чистящую доспехи, оценить степень правдивости отчётов о состоянии столько близкого к столице региона, а не выслушивать огромное количество слов, совершенно бессмысленных за пределами дворцовых стен.
- Ваше Величество, давайте посетим лазарет…
- Хан Тайхо, как сообщили Наши верные генералы, солдаты уже ждут на парадном построении. – Канси впервые с момента приземления посмотрел на Рису. Неуёмный кирин, явно мучившийся близостью недавнего насилия, несмотря ни на что не мог стоять на одном месте. - Ни к чему отвлекать людей от ратного дела церемониями дольше, чем того требует протокол. Ваше своевременное появление вдохновит здоровых не меньше, чем раненных. Но если за раненными уже следят, то здоровым, возможно, вновь потребуется сражаться с йома уже в ближайшее время. Мы посетим лазарет сразу, как закончим смотр.
В нестройном хоре заикающихся поддакиваний, процессия вышла к центральной площади Тиаймина. Канси и Рисецу предложили подняться на тронутое огнём широкое крыльцо бывшего дома старейшины деревни, приспособленного теперь под штаб объединённых армий. Всё пространство перед зданием занимали стройные ряды солдат с развевающимися знамёнами.
Едва венценосные особы ступили на первую ступеньку, оказавшись в поле зрения солдат, по рядам прокатилась волна шёпота и приглушённого возгласа удивления. Море людей со всё нарастающей силой приходило в волнение, как будто где-то вдалеке занимался шторм. Произносимые в пол голоса слова удивления уж переросли в далёкий гул, словно венценосная процессия стояла через обрыв от огромного пчелиного улья. Ударили огромные барабаны. Ряды солдат смолкли, благоговейно воззрившись на императора и тайхо, и сложно было сказать, кого они разглядывали с большим любопытством, с большей надеждой на лучшую и спокойную жизнь: черногривого посланника Небес, замыслы которых было не понять простым смертным, или императора в золочёном доспехе, далёкого от людей провинции, как вершина Рьёран от подножия. Ясно было только одно – всем присутствующим несказанно повезло. Будет что рассказать родне при ближайшем визите домой.
У Канси была заготовлена довольно большая воодушевляющая речь. Но совершенно пустая, поскольку составлена она была людьми, для которых солдаты – это цифры в докладе. Простые вояки, защищающие своих родных, свой дом или тянущие лямку за звонкую монету и кормёжку, её не поймут. К речи прилагались ещё две записки. Первая от Кэшунь. Согласно ей, речь превращалась в манифест, направленный местным властям. Такие слова для солдат остались бы столь же туманны, как и оригинал, но зато оставили бы ясный след в голове Си Чиньлиня и его окружения. Вторая записка была от Айсиньгёро. И речь, движимая его советами, очень бы понравилась офицерам. Император же, прекрасно понимая, кто именно убил йома, хотел обратиться именно к этим людям…
- … Ваньпин ещё жив?
В воцарившейся тишине, в которой каждый обратился в слух и жадно ждал первых слов императора, негромкий возглас тайхо пронёсся колючим сквозняком в натопленной комнате. Её слова услышала вся свита, собравшаяся на крыльце, и первые ряды солдат. Канси не оставалось ничего другого, как повернуться к генералам.
- Прежде чем Мы обратимся к солдатам, к людям, что защитили эти земли королевства Хан от богомерзкой угрозы, поговорим с теми, кто проявил доблесть в сражении, вспомним о тех, кто не вернулся, хотелось бы знать все итоги нашего противостояния с йома. Какова судьба Ваньпина? – Канси обращался одновременно и к своей свите, и к солдатам. Поставленный на многочисленных церемониях голос разнёсся над всей площадью, не давая понять, каково истинное настроение императора. Сам же владыка был определённо рад, что ситуация пошла не по обозначенному ранее плану.
- Ваше Величество, Ваша Светлость, Ваньпин ещё жив. Но он уже никому не принесёт вреда. – Доргонь сориентировался быстрее всех, ответив Канси, как только слова императора закончили трепетать на кончиках стягов. – Эта мерзкая подлая тварь была нами поймана живьём. Мы рассчитывали на её трепещущую тушу выманить затаившихся в чаще кики. И этот план удался. Поэтому с гордостью заявляю, что все йома в лесу Гунцзы истреблены. Что до самой твари, то честь нанести последний удар мы, верные воины Вашего Величества, Вашей Светлости, предоставляем Вам, Император Канси, владыка королевства Хан.
Сбивчивая по началу речь, в конце вышла в ровное, хорошо отрепетированное русло, завершившееся троекратным восхвалением императора человеческим морем. Чувствовалось, что так и было задумано. Хотя Рисецу и испортила первоначальную задумку. Вот и кто тут после этого божья кара?
Доргонь прошёл через всё крыльцо и спустился с другой его стороны, после чего дал знак нескольким офицерам. Император последовал за генералом. К дому медленно подтащили огромную телегу, на которой покоился наглухо закрытый оббитый железом ящик, занимавший почти весь кузов. Из короба не доносилось ни единого звука. Четверо солдат медленно сняли ящик с телеги и стали снимать крепежи, удерживавшие стенки. Послышать недовольное сдавленное рычание. Через пару минут стенки были сняты, и на Канси из-за толстых прутьев решётки воззрились два наполненных злобной решимостью глаза.
Ваньпин являл собой огромного волка, с длинными, неестественно заострёнными ушами. Пол клетки хранил следы огромных острых когтей, на прутьях отчётливо виднелись следы зубов, бритвенно-острой каймой опоясывавших пасть. Тварь лежала, ощетинившись белоснежным мехом. Создание можно было бы назвать прекрасным, не будь в его глазах первозданного всеразрушающего вихря злобы и животной ярости.
Подле Канси появился Нурхаци, держа на вытянутых руках великолепное копьё, древко которого украшали многочисленные яркие ленты. Император принял из рук генерала оружие, слабо себе представляя, что именно с ним надо будет делать. Много лет назад отец готовил Суаньтуна к службе в Министерстве Осени, так что мужчина ещё помнил основы военного дела и военной же бюрократии; кажется, ему даже преподавали основы стратегии. Но всё, что знал Канси об обращении с оружием, сводилось к нескольким красивым и бесполезным финтам с парой разновидностей мечей, которым обучают мальчиков в семьях аристократов, не связанных с военной службой. Возможно, генералы слышали о тесных связях императора с Министерством Осени, но неправильно их интерпретировали. С другой стороны, тварь же должна быть вымотанной и полудохлой; в крайнем случае, рядом должна быть пара офицеров, которые своими алебардами добьют создание наверняка.
Император, взяв, как ему казалось, правильно, копьё, устремил взор на свиту. Генералы выглядели как-то странно. Доргонь с плохо скрываемым недоверием косился на праздничное копьё. Нурхаци и вовсе пребывал в беззастенчивом удивлении, словно видел этого йома в первый раз в жизни. Си Чиньлинь нервно переступал с ноги на ногу, а его секретарь не знал куда себя деть. Возможно, генералы не предупредили о своём «сюрпризе» провинциальные власти. Но чем тогда объясняется их собственное поведение? Вспомнив о Рисецу, в конце концов, в йома то кирины должны разбираться, Канси попытался прочесть какую-либо подсказку на её лице. Но посланник божьей воли не двигался, отстранённо наблюдая за тварью в клетке.
- Бесстрашные Доргонь и Нурхаци, победа над йома в лесу Гунцзы принадлежит вам и отважным воинам, сражавшимся бок о бок со своими командирами. Мы не в праве принять сей триумф из ваших рук. Это противная Небу тварь должна умереть от рук тех, кто одолел её в бою. Именно вас должны видеть её глаза, перед тем как свет навсегда померкнет для них.
Довольный найденным выходом, Канси передал украшенное копьё Доргоню, после чего подозвал к себе одного из солдат своей стражи и, взяв из его рук алебарду, вручил её Нурцахи. Получалось невероятно символично: провинция помогает дворцу, дворец помогает провинции, и вместе они добиваются успеха. Генералы, убрав, наконец, со своих лиц странные мины, с торжественной благодарностью подошли с двух сторон к клетке и под восторженный возглас построенных отрядов нанесли через прутья по сокрушительному удару – клетка была слишком тесной, чтобы йома смог увернуться.
Тварь омерзительно взвыла, глаза её налились кровью. А меж тем генералы продолжили наносить новые удары. Сначала медленно и выверено, целясь в какие-то определённые места, но постепенно всё более и более впадая в остервенелый раж. Мужчины били уже как и куда получится; Доргонь вонзал копьё едва ли не на половину древка, Нурцахи пытался лезвием алебарды отрубить, отпилить конечности твари. Йома метался в клетке, выл и брызжал слюной, истекал кровью, что пачкала парадные доспехи генералов. Солдаты ликовали, наблюдая за казнью принёсшего столько бед чудовища. Канси, уже слабо понимавший, действительно ли всё так и задумывалось, дал знак дворцовой страже увести в сторону Рисецу, готовую уже свалиться в обморок. Когда взор императора вернулся к твари, он понял, что именно пошло не по плану. Йома регенерировал. И делал это как будто всё быстрее. Если на первых ударах это было почти незаметно, то теперь к третьему удару, уже зарастало место первого.
Древко праздничного копья сломалось, оставив наконечник в теле твари, громко стучавшего теперь обломком дерева по прутьям. Доргонь взял другое копьё из рук подоспевшего офицера. Клетку окружила целая толпа. Тварь кололи, резали, стреляли в неё из арбалета, притащили огромную жаровню и стали разжигать в ней угли, йома продолжал выть, рычать, лаять, скрежетать когтями по металлу, люди вокруг орали в бешенной злобе, смешанной с ликованием, подбадривали друг друга и проклинали Небо. Рисецу уже увели как можно дальше. Вокруг Канси сомкнулся круг дворцовой стражи. Дверь клетки отлетела в сторону с треском и криками боли. Над толпой галдящих и растерянных людей выпрыгнуло окровавленное порождение, вмиг очутившись на несколько метров выше обезумевших голов. Куски кожи и меха висели на твари лоскутами, уши были обрублены, одна лапа держалась лишь на сухожилиях. Увернувшись от нескольких выпущенных стрел, йома огласил округу подобием торжествующего насмехающегося лая, похожего на звук пустого ведра, сорвавшегося в пересохший колодец.
- Подпись автора
Если подданные говорят, что их король добр - значит его царствование не удалось.
Внешний вид:
Вытянутый овал лица, разделённый чёткими линиями прямого носа и тонких губ; каштановые волосы, усы и борода безупречно уложены; умные карие глаза устремлены мимо собеседника.
Неизменно облачён в роскошные императорские одежды, которые стоят в 52 раза больше, чем обычный житель королевства Хан зарабатывает за всю жизнь.
Состояние:
Солнцелик
Хроника:
Бог - это Солнце. А Солнце - это Я.
Активные эпизоды:
На перекрёстке, рядом с деревом, через дорогу от святилища. Ибинь
Суаньтун на столько талантливый человек неиссякаемой инициативы и амбиций, что Министр Зимы королевства Хан никак не нарадуется и готов поделиться энергией пылкого чиновника с миром, отправив его куда угодно, лишь бы эти таланты, инициатива и амбиции были где-нибудь подальше от Рьёран в Лояне. Как результат, Суаньтун получает билет в столицу Сай для знакомства с научными практиками уже обретшего императора королевства. И казалось бы, при чём здесь опера и модные расцветки шёлка.
Мы были на краю Рьёран...
Пир во время чумы - стиль жизни столицы королевства Хан, до сих пор удерживающегося на плаву лишь благодаря прекрасной армии и балансу сил в правительстве, которое не мешает людям выживать. Но второе лицо королевства Сюн, принцесса Рахиль, прибывшая с визитом, обескуражена таким положением дел. А ещё принцесса хочет вина, экскурсию по ночной столице и магнитный камень на крышку ледника.
Ангел купил Chanel
Какое событие в жизни девушки может быть более ответственным, чем выбор нового платья? Никаких компромиссов, никаких сделок с совестью, только любовь с первого взгляда и веление сердца, воплощённые в шелках и драгоценных нитях. Особенно, если платьем будет заниматься человек, успевший узнать прекрасную девушку в нетривиальных обстоятельствах. Лучшие тусовки в Лояне, а лучшие платья для тусовок у Суаньтуна.
Сны за стеной из хризантем
Провинциальный театр - это непосредственная игра неумелых актёров, неловкие трюки, нестройная музыка и зрители, искренне радующиеся безыскусному развлечению. Суаньтун на подобном празднике жизни оказался исключительно по вине нерасторопности чиновников провинциального города и энтузиазму неунывающего Ятсена. И никто не предупреждал инженера-архитектора, что после всех мучений ему ещё придётся и близко общаться с местными "талантами".
Летние этюды эгалитаризма
Не смотря на то, что Канси закрыл собой главную вакансию королевства Хан всего несколько месяцев назад, новоизбранный Император убеждён, что полностью контролирует ситуацию. С самых юных лет созерцая бескомпромиссную схватку в многочисленных залах Рьёран, Суаньтун с самодовольным энтузиазмом принял повышение ставок. Вот только кирин убеждена, что у Императора и царедворцев нет времени на политику - надо спасать королевство. И в итоге создаёт политический же прецедент.
Короля делает свита
Император королевства Сай прибывает в столицу Хан с дипломатическим визитом. На повестке дня подписание кипы бумаг, на которые Канси возлагает большие надежды. Вот только захочет ли Ландзин, или хоть кто-нибудь из свиты обоих императоров, их оправдать?
Наименьшее зло следует почитать благом
Его Величество никогда не считал нужным уделять слишком много внимания своему кирину. Она избрала его на трон королевства Хан, выполнив своё предназначение, а дальнейшее её не касается. Однако не из того плода рибоку выросла Рисецу, чтобы придерживаться установленного кем-то статус-кво.
Цветок и десертная ложечка
Его Величество Император Канси празднует пятилетие своего блистательного правления. Пускай не всё население королевства почувствовало мудрость и заботу новой династии так, как рассчитывало, на вершине Рьёран в огромном банкетном зале всех всё устраивает. Ведь вина столько, что им можно наполнить океан Пустоты, а фейерверки достанут до самого Тентея.
Сон, вызванный полётом исоку вокруг плода рибоку
Морское путешествие - это очень успокаивающе. Что особенно ценно, учитывая плавание в два месяца длинной на празднование трёхсотлетия династии Эн. И вот, вы на огромном быстроходном судне, слушаете симфонию волн и ветра, обрамлённую пением моряков; высоко в небе кричат чайки, а глубоко в трюме корабля скребётся нечто зловещее... И речь не о тухлой капусте.
Для стариков нет королевства: Следуй за мной
Его Величество Император Канси - известный ценитель искусства. Прибыв в королевство Эн на трёхсотлетний юбилей династии, властитель западных земель не мог отказать себе в удовольствии с пристрастием оценить культурные достижения чужой страны. И, возможно, несколько увлёкся, блуждая по бесконечным залам незнакомых дворцов и широким аллеям тенистых парков. Однако, в своих поисках идеального произведения искусства, а главное - выхода из сложившегося положения, Канси оказался не один.
Wine and women and wonderful vices
Welcome to the cult of Dionysus