Северная провинция не баловала свой народ мягким климатом. Зима наступала рано, а лето, по обыкновению, было прохладным, с большим количеством осадков и пасмурных дней; и, все же, определенная романтика в этом присутствовала. Художники и поэты всех времен описывали непохожий и чудной край царства Хё, воспевая суровый нрав его обитателей и пастельно-мрачные оттенки пейзажей, вьющихся вдоль мощенных камнем широких дорог.

Хёрин видела в этом… Некоторое спокойствие и очарование. Возможно, таково предназначение любого кирина, рожденного для своего государя – любить место, к которому тебя привязала сама Судьба. Ей нравились дожди по осени, и бурные снегопады под конец года, как милы ее душе были первые поздние цветения вишен. Однако особенно она любила летние пионы; самые красивые во всех двенадцати царствах – розовые, желтые, белые, на них можно любоваться бесконечно. Каждый раз, со смертью своего Императора, Хёрин возвращалась в ту часть дворца, что принадлежала ей и высаживала очередной куст, который разрастался пышно и ярко, будто питаясь кровью человеческой.

Трагедия, без сомнения.

Быть может, Боги испытывают ее? Бывало ли такое, что кирин сам сходил с намеченного благодетельного пути? Становился порочным, жестоким? Шел супротив собственной природы. Хёрин не знала таких историй, но почему-то ей всегда казалось, что такое возможно. Иначе…

Их было четверо. Четыре – число неудачи и смерти. Кирин не верит в приметы, что разносит челядь по селам и городам, но верит в фатум; судьбу, что преподносит свои дары. Кто-то может умело распорядится ими, а вот иные... Плохо кончают.

Когда Хёрин запрокидывает голову назад и замирает, словно пронзенная тысячей стрел – по ее щекам катятся горячие слезы. Ей знакомо это чувство; она жала его и жаждала, как путник в пустые обжигающе-холодной воды. Небеса разразились грохотом, но, то было слышно лишь алому кирину; сознания ее коснулась небрежная, но тяжелая рука Божественного.

Со смерти последнего Императора кирин не возвращалась на гору Хо. После смерти первого – в своем «списке» – она чувствовала на себе печальные и сочувствующие взгляды жриц. Они все жалели ее, но… Жалость не нужна была Хёрин; только ответы, которых у них не было. За что? За что народу Хё – ее народу – приходится так страдать?

«Да и какой в этом смысл, если Боги так немилосердны ко мне?»

Теперь она ждала; наблюдала за министрами, за обстановкой в столице, выполняла свои прямые обязанности, которые еще были у девушки. Однако каждое утро, и каждый вечер, она возносила молитвы Богам, чтобы они подарили кирину озарение.

Она готова была помчаться на другой конец света, если бы то потребовалось – да хоть бы из под земли достала. Копала бы руками, разбрасывая комья грязи изящными цепкими пальцами в мозолях от ежедневных практик в каллиграфии.

Когда же это произошло… Хёрин медлила. Понимала, как это глупо, но все равно медлила. Отвела взгляд от очередных бумаг, на которых появилась клякса красных чернил, похожих на кровь, поднялась из-за низкого стола, терпеливо и размеренно возвращая незавершенные дела на полки, отведенные под эти нужды. Попросила одну из служанок разобрать ее сложную прическу с множеством шпилек и украшений – от некоторых из них у нее жутко болела голова; и когда, наконец, с вечерним моционом было покончено, Хёрин обнаженная вышла в пустой сад и обратилась в алого единорога.
– Возьми мое одеяние, Минчжу. – Коротко говорит она, наученная горьким опытом.

Два ее верных ширея тут же оказались рядом, и, не задавая вопросов, отправились следом. Хёрин перестала быть многословной, кажется, уже пару десятков лет назад; жизни Императоров стерли с ее лица улыбку отнюдь не собственными смертями.

– Хёрин. – Рычащий голос Чангпу разорвал непривычную тишину; в небесах над столицей шумел ветер, и рык йома казался раскатами приближающейся грозы. – Ты чувствуешь его?
Ответом послужил лишь кивок изящной головы, обрамленной огненной гривой, сотканной из золота и жидкой лавы.

Как иронично, что кирин царства Хё – сплошной живой огонь.

Он был недалеко – этот новый Император, пятый по счету. Хёрин мчалась по облакам яркой вспышкой в ночном небе. Она чувствовала его – внутри зарождалось это предательское, томительное чувство надежды, ожидания, и… Радости. Кирин еще не знал, каким будет Его Величество, но ей хотелось верить; не таким, как другие.

Пусть он будет удачливее! Сильнее. Мудрее.

– Десять тысяч лет жизни новому Императору… – Черные и блестящие, как обсидиан, копыта тонкокостного единорога касаются промерзлой земли на рассвете.

– Как славно. – Кирин оглядывает только просыпающееся поселение тяжелым взглядом янтарных глаз. – Кажется, мы почти у границ провинции.

О, прекрасная рассветная тишина…

– ЗДЕСЬ КИРИН! – Вопит какой-то работяга, только выглянувший из дома. – КИРИН! КИРИН ЗДЕСЬ! – Вопли нарастают; Хёрин лишь печально прикрывает глаза.